Спустя несколько лет Аделина Раву рассказала об этом инциденте более детально. Так как ее отец был у кровати Винсента всю ночь, то он видел его рану в области сердца и слышал, как тот стонал и говорил: «Я хотел убить себя». На вопрос корреспондента Аделина снова ответила, что Винсент и доктор Гаше «не обменялись ни единым словом». Врач казался чужим и этически безответственным. Подъехавший позже сельский врач Мазери тоже заявил, что ничего сделать уже нельзя. Но художник Герш, проживавший тогда в гостинице Раву, назвал поведение двух врачей недостойным их звания. По словам Герша, Ван Гог умолял: «Почему здесь нет кого-нибудь, кто мог бы сделать мне операцию?», — он не хотел умирать и хотел выздороветь.

На следующий день страшное известие достигло Тео, и он «полностью сраженный» поспешил к своему умирающему брату. 28 июля после обеда он застал его еще в живых. Винсент холодно приветствовал брата и, покуривая трубку, разговаривал с ним совершенно спокойно. Винсент, находясь на смертном одре, спрашивал об Иоханне. Это известно из письма Тео жене: «Он часто спрашивал о тебе и о маленьком, и говорил, что ты не будешь больше печалиться в жизни». Слова, адресованные Винсентом Иоханне, не совсем были понятны Тео. 29 июля в половине второго ночи Винсент умер.

Остается открытым вопрос, где Ван Гог взял револьвер. Разумеется, невозможно проверить все спекулятивные высказывания. Самая правдоподобная версия представлена Арнольдом, по ней Ван Гог получил револьвер от молодых людей, окончивших в то время гимназию Овера.

Гаше отметил, что накануне смерти Ван Гог сбрил бороду. До сих пор точно неизвестно: хотел ли Ван Гог таким образом стать моложе и более привлекательным для Маргарет или нет. Однако уже в Сент-Реми он нарисовал автопортрет для своей матери, на котором был без бороды.

30 июля состоялось погребение Ван Гога, на которое доктор Гаше пригласил немногочисленных друзей. Маргарет там не присутствовала. Друг Ван Гога Бернар несколько позже написал: «На стенах помещения, где было установлено его тело для торжественного прощания, висели его последние картины, которые образовывали над ним ореол славы, и сияние, исходившее от них, символизировало гениальность художника и столь мучительную смерть. Гроб был покрыт белой тканью и весь обложен подсолнухами, которые он так сильно любил. Рядом с гробом находились его мольберт, складной стул и кисти… Теодор громко плакал и не мог вымолвить ни слова». Священник из Овера, холодный и бесчувственный ханжа, отказал самоубийце в церковном отпевании.

РИСУНКИ ВИНСЕНТА ВАН ГОГА

«Кипарисы так долго занимали меня, что я хотел бы изобразить точно так, как и подсолнухи, и меня удивляет то, что до сих пор никто не изобразил так, как я их вижу»

КАРТИНА БОЛЕЗНИ

Немногие исторические личности могли бы «похвастаться» столь обильным количеством диагнозов, которые приписывались Винсенту Ван-Гогу, художнику из Голландии, как до, так и после смерти. Сифилис, опухоль мозга, шизофрения, различные формы психоза, эпилепсия и даже последствия солнечного удара или отравления скипидаром. Чтобы разобраться в запутанной сети различных диагнозов, потребуется тщательно проанализировать его биографический анамнез и, прежде всего, не только письма, написанные Ван Гогом, но и картины, созданные им.

Особое внимание, с точки зрения психоанализа, надо уделить раннему детству Винсента, потому что здесь, возможно, находятся корни его психических странностей, проявившиеся в немотивированном поведении в зрелом возрасте. Как уже упоминалось, таким фактором могло быть его рождение 30 марта 1853 года — ровно через год после мертворожденного ребенка и наречение его таким же именем — Винсент, что сыграло в жизни Ван Гога немаловажную роль. Умберто Нагера предполагал, что этот факт приобрел дополнительное значение во время его позднего развития: родители постоянно помнили о первом ребенке и неосознанно считали Винсента неполноценной заменой и изначально чувствовали неосознанное разочарование. Считается, что Винсент был вынужден бороться с проблемой отождествления и как бы постоянно соревновался с идеализируемым мертвым братом, и, находясь под давлением постоянного чувства неполноценности, становился трудным и интровертивным ребенком. Одновременно с этим, в раннем детстве могла возникнуть фобия недостаточной любви со стороны родителей, которая в более поздние годы объясняла его постоянный страх, связанный неудовлетворенной потребностью в любви.

С другой стороны, родители, испытавшие горе рождения мертвого ребенка, особенно мать, склонны к возникновению неопределенного страха, связанного с возможной потерей и замещающего мертворожденного ребенка, что приводило к почти болезненному проявлению заботливости и сверхопасениям. Тральбаут в биографии художника ссылался на «травму, полученную еще до рождения», и его новые выводы опирались на наблюдения, подтверждающие тесную эмоциональную связь матери и плода, находящегося в утробе. Еще до рождения Винсента мать должны были беспокоить страхи, потому что ей уже исполнился 31 год и она ожидала своего второго «первенца». Ее вторые роды были очень трудными, и Гастаут даже предположил, что Винсент получил родовую травму, которая позже явилась причиной неврологических приступов. Установленная по автопортретам асимметрия черепа Ван Гога подтверждает эту гипотезу, если не брать во внимание возможное рождение при помощи щипцов.

Нам доподлинно не известно, как сам Винсент воспринимал роль замещающего ребенка. Имеются лишь косвенные указания на проблему идентификации, возникшую в детстве, которая проявилась в ранимости, страхе от несоответствия ожидаемому, в особенности его родителями. Из этого неопределенного чувства в его юной душе родилось предпочтение к простым людям из крестьянской среды. Так он хотел преодолеть в себе комплекс неполноценности, потому что «чувство подчиненности», описываемое им как «грубое и холодное», стало результатом злосчастных стечений обстоятельств детства. Это чувство было вызвано страхом лишения любви родителей и тревогой то, что они наказывают его за неполноценность. Это стечение обстоятельств сыграло немаловажную роль в проявлении у него мазохистских тенденций самобичевания, самоуничтожения и самоотречения.

В своем детском сознании он воспринимал как наказание решение отца послать его в октябре 1864 года в интернат и, таким образом, лишить родительской защиты. Эта неизгладимая травма, связанная с лишением любви, глубоко ранила его душу и отразилась позже в его картинах. Тем более несколько неожиданным явилось, что пятью годами позже, начав работать в гаагском магазине своего дядюшки, он с радостью посвящал себя новой профессии, торговле произведениями искусства, и сообщал в письмах о профессиональных делах и удовольствиях, получаемых в свободное от работы время. В этом удовлетворении радостями жизни он вел себя как «ребенок», и это приоткрывало тайну его стремления к семье и к родине Голландии, что было совершенно нормальным. Ощущение радости жизни у него оставалось даже после разочарования в любви, связанного с отказом Евгении. Если в этом и было какое-то негативное переживание, которое надолго могло запасть в его душу, так только то, что он легко отказался от борьбы за эту девушку и еще раз признал свою неполноценность. Особенно ярко в это время проявилась его забота, связанная с желанием уберечь себя от преувеличений, словно его подсознание уже тогда наполнилось склонностью к сверхреакции и экзальтированности.